Ричард Зельтцер
ИМЯ
ГЕРОЯ
От
России и Эфиопии к Интернету
(еще
одно послесловие)
Когда я начал писать свой первый роман «Имя героя» в 1970 году, я не ожидал, что буду все еще работать над этой историей 25 лет спустя. Я пошел ловить рыбу и поймал значительно более крупный экземпляр, чем мог себе представить, и с тех пор он тащит меня за собой.
«Имя героя» технически — исторический роман, то есть роман, основанный на исторических событиях. Но он не соответствует обычной форме. Изображенные события, хотя и подлинные, полностью скрыты от нас. Очень мало людей знают о подвигах русских исследователей в Эфиопии в 1890-х годах или о русском покорении Манчжурии в 1900 году. Еще меньше людей слышали о главном действующем лице — Александре Булатовиче. Но части исследований прилегали друг к другу так плотно, а вся история так захватывала, что, если я собирался написать какую-нибудь книгу, то она должна быть именно этой.
Впервые я отрыл Булатовича в London Times of 1913, когда искал материал для другой истории.
Раньше
в 1970 году, когда я был аспирантом сравнительной литературы в Йеле,
брат моего деда Чарли умер. Среди его вещей был ящик, полный старых газет
и конвертов с вырезанными штампами и марками. Среди этих конвертов были письмо
и газетная вырезка.
Апрель
3, 1914
Господа,
Хотя
я знаю вас только по хорошим отзывам о вашей честности, моя печальная ситуация
заставляет меня открыть вам важное дело, в котором вы сможете получить скромное
состояние, сохранив его в то же время для моей дорогой дочери.
До
того, как я был заключен здесь в тюрьму, я был банкиром в России, как вы увидите
из прилагаемой статьи обо мне, одной из многих из английских газет, которые
опубликовали известия о моем аресте в Лондоне. Я умоляю
вас помочь мне получить сумму в 480 000 долларов, которые имею в Америке,
и приехать сюда, чтобы снять арест с моего багажа, заплатив в регистрате
суда расходы по моему процессу, и открыть мое портмоне, в котором содержится
секретный пакет, в котором я спрятал документ, обязательный для получения
указанной суммы. В качестве награды я передам вам третью часть, то
есть 160 000 долларов. Я не могу получить ваш ответ в тюрьме, поэтому вы должны
послать телеграмму моему доверенному лицу, который доставит вас ко мне.
Ожидаю
телеграммы от вас, чтобы проинструктировать вас по моему секретному делу.
Искренне
ваш,
С.Соловьев
Прежде
всего, пошлите в ответ телеграфом, а не письмом, следующее:
Синьору
Рекверио
Лист
Телегрофос
Сантадер (Испания)
Да
-— Зельтцер
В
газетной вырезке говорилось о Сергее Соловьеве, банкире из Санкт-Петербурга,
который присвоил более пяти миллионов рублей, убил
сообщника в Испании, был схвачен в Лондоне и экстрадирован
в Испанию. Деньги все еще не найдены.
На
вырезке не было даты, но заметка на обратной стороне говорила об издании журнала
Лондон Квортерли, посвященного столетию со дня рождения Теннисона
в 1909 году. Было трудно предположить, что эта заметка вышла намного позднее
выпуска журнала, но письмо было датировано 1914 годом — то есть через пять
лет.
Зачем
кому-либо хранить вырезку из английской газеты пять лет в тюрьме в Испании,
а потом посылать ее незнакомцу в США с письмом, прося о помощи? Было ли это
каким-то обманом, в котором кто-то пытался сыграть с моим двоюродным дедом
или его отцом? Но с какой целью?
По
капризу — спустя полстолетия — я послал телеграмму в Сантадер,
«Да, Зельтцер.» Конечно, никакого ответа не последовало. Вскоре
после того, как я нашел эту заметку, я получил приказ о назначении в Фортполк, Луизиана, для основной военной подготовки. Мне повезло
получить это место как русскому лингвисту в подразделении резервной армии.
Эта активная служба подготовки резко прервала мои аспирантские занятия, но
это было лучше, чем если бы меня отобрали и послали
во Вьетнам.
В
Фортполке я пытался сохранить мое психическое здоровье
с помощью чтения русских романов и написания первых глав моего собственного
русского романа об этом Сергее Соловьеве. История ничем не закончилась.
После
основной подготовки я был переведен на базу военно-воздушных сил Гудфеллоу
в Сан-Анжело, Техас, для дальнейшей подготовки.
Там я часто посещал библиотеку государственного колледжа Сан-Анжело
и читал микрофильмы английских газет, пытаясь найти оригинал этой вырезки,
или какие-то связанные с ней новости.
Вместо
этого я нашел Антония Булатовича в «Лодон Таймс»
за 1913 год. Статья описывала, как русские войска осаждали монастыри в горах Афона
в Греции и изгнали около 660 монахов в отдаленные провинции Российской империи
за веру в то, что «Имя Бога есть часть Бога и поэтому оно само божественно.»
Булатович — бывший кавалерийский офицер, который «боролся в итало-абессинской кампании, а затем на Дальнем Востоке» —
был лидером и защитником монахов.
В
те времена новости были гораздо более неторопливым делом, чем сейчас. Репортер
провел аналогию с персонажами повести Анатоля Франса и приложил интересный
очерк по основаниям и мотивации центральной фигуры. Я получил представление
о Булатовиче, как о неугомонном человеке, полном энергии, который гоняется
из одного конца света в другой в поисках смысла жизни. В конечном итоге он
стал монахом в Новом Афоне, но только чтобы снова оказаться в гуще борьбы.
Я
был захвачен этим новым персонажем и новой историей. Ситуация была экстравагантной
и кроме того характерно русской — еретический конфликт в
двадцатом столетии. Что это за диспут, который вызвал такую преданность
в его приверженцах и вынудил русскую церковную иерархию
выступить так решительно? Что делал русский офицер в Эфиопии на склоне столетия?
В какой войне он сражался на Дальнем Востоке? Что побудило его пройти из одного
конца света в другой, а потом стать монахом?
После
выхода из армии я переехал в Бостон, где жила моя будущая жена Барбара. Там
я проследовал по всем возможным ссылкам этой истории в библиотеках, но смог
найти очень мало дополнительной информации. Это была поэма Мандельштама о
ереси. Философа Бердяева почти выслали в Сибирь за оказание поддержки еретикам.
Вот и все.
Я
пытался навертеть беллетристику вокруг имеющихся нескольких фактов. Это должно
было быть в стиле «Лезвия бритвы» Сомерсета Моэма,
где главный герой рассматривается глазами рассказчика, и проходит как монументальная
фигура, пытающаяся постигнуть мысл жизни. Этот черновик
никогда не был закончен.
Потом
весной 1972 года появился том «Б» нового издания Советской энциклопедии (Большая
Советская Энциклопедия). В предыдущем издании был упомянут «Александр» Булатович,
который умер около 1910 года. Булатович из статьи в «Таймс» назывался «Антонием»
и был вполне жив в 1913 году. Новое издание проясняло, что Александр и Антоний
были одним и тем же человеком. (В Русской православной церкви принято, становясь
монахом, принимать новое имя, которое начинается с той же первой буквы). Новая
статья корректировала дату смерти (1919) и ссылалась на книги, которые Булатович
написал о своих исследованиях в Эфиопии. Эта статья в энциклопедии была подписана
профессором И. Кацнельсоном из Института исследований
Востока в Москве.
С той же склонностью к невозможному, с которой я послал телеграмму в Сантадер, я послал письмо профессору Кацнельсону. К моему удивлению и радости, он ответил, послав мне по почте копию книг Булатовича, которые он только что издал (a reprint of Bulatovich's Ethiopian books that he had recently edited), а также дал мне имена и адреса сестры Булатовича княжны Мари Орбелиани, которой было тогда 98 лет, живущей в Канаде.
С этого времени одна ссылка вела к другой.
Кацнельсон предложил мне помочь получить доступ к советским архивам, где могли быть какие-то неопубликованные заметки Булатовича и другие материалы. Но препоны службы безопасности препятствовали моей поездке за железный занавес. (Я был в резерве в течение шести лет, а после этого имел шестилетнее ограничение в поездках).
Вместо этого летом 1972 года я поехал в Новый Афон. Это потребовало длительной подготовки. Я получил письмо с рекомендациями от монаха Греческого колледжа в Бруклине, Масс., для Метрополита в Солониках, который затем написал мне рекомендательное письмо в Синод в Кариес в Новом Афоне, который дал мне разрешение не только посетить монастыри, то также пользоваться библиотеками. Я потратил большую часть своего времени в одном из сохранившихся там русских монастырей, монастыре св. Пантелеймона, в значительной степени впитав атмосферу этого места и его вечности.
По пути в Солониках я встретил профессора Попоулидиса, который недавно написал свою диссертацию по религиозным диспутам, но был абсолютно не осведомлен об остальной части жизни Булатовича — его исследованиях в Эфиопии и военной службе в Манчжурии. В Афинах, в национальной библиотеке, я нашел и сделал фотокопии книги Булатовича, которая были им написана о полемике с церковью.
Диспут был по поводу интерпретации «Молитвы Иисусовой» — формы медитации, которая была общепринята в Новом Афоне в течение столетий. Это та же самая молитва, которая играет заметную роль в книге «Франни и Зоя» Сэлинджера. Верующие повторяют эту молитву снова и снова, пока она не становится частью его или ее дыхания, так что молитва продолжается непрерывно. Монахи сообщали, что такая практика может привести к мистическому опыту присутствия Бога, и верили, что этот эффект происходит благодаря силе самого Имени Божьего.
Как только я вернулся из этой поездки, я сделал предложение моей жене, Барбаре.
Тем временем я переписывался с Мари Орбелиани. И в следующее лето я навестил ее в Пентиктоне, Британская Колумбия. Я оставался там в течение трех дней. В длинном разговоре, записанном на магнитофон, и в письмах, написанных до и после этого визита, она сообщила мне ценную информацию о жизни брата и сути его характера. В свои 99 лет она ясно мыслила и говорила и очень помогла мне. Она была обрадована, что кто-то высказывает интерес к работам и вере ее брата. Она была замечательным и вдохновляющим человеком — скромным, теплым и открытым. Живя в доме престарелых, она продолжала свои художественные занятия, специализируясь на акварели. Хотя ее пальцы были сведены артритом и она с трудом могла развернуть печенье, она могла еще сыграть по памяти Шопена на фортепьяно, бегло и без остановок. Ее собственная история могла бы составить интересную книгу: побег во время революции через Баку в Югославию, тяжелые испытания там при нацистах; отъезд ее сына в инженерную школу в Лювейне, Бельгия; его карьера в Бельгийском Конго; и потом, в конечном счете, воссоединение с ним в Британской Колумбии. (Она ушла в 1977 году в возрасте 103 года).
Постепенно я все больше погружался в исследования, проводя их гораздо дальше тех пределов, которые обычно нужны для написания «исторического романа.» Каждая новая порция информации поднимала еще больше вопросов и затягивала меня все глубже. Как я мог остановиться?
После того, как Барбара и я поженились в 1973 году, мы захотели совершить путешествие в Эфиопию. Мы сошлись с Соломоном Кенея, аспирантом Гарварда, который приехал из той же части Эфиопии, где путешествовал Булатович, и мы брали с ним уроки языка Оромо. Я не ожидал, что стану искусным в языке, но я чувствовал, что это изучение было одним из путей к оценке людей и их культуры. И если (и когда) мы собираемся в Эфиопию, то попытка узнать получше язык будет лучшим способом найти там друзей, как это сделал Булатович восемьдесят лет назад.
Поездка была дорогой, а денег было мало, поэтому мы откладывали отъезд. Потом революция в Эфиопии сделала ее невозможной.
Но, по случайному стечению обстоятельств, Соломон получил работу в библиотеке Виденера в Гарварде и открыл мне доступ к фондам. Большинство материалов, в которых я нуждался, невозможно было найти по карточному каталогу. С этим несанкционированным доступом для меня стало возможным проследить ссылки и найти связанные материалы на соседних полках. Этим способом я нашел и сделал фотокопии ряда книг и статей по ересям, а также материалы по манчжурской кампании1900 года командира Булатовича, генерала Орлова.
Вскоре после этого сын Мари Орбелиани, Андрей, прислал мне ксерокс официального послужного списка Булатовича, написанный от руки в 1905 году. Это обеспечило полный отчет о его службе, со многими ранее неизвестными деталями по Манчжурской кампании. Это также возбудило интригующие вопросы.
Имеется необъяснимый пропуск в послужном листе Булатовича. В Манчжурии, во время восстания «боксеров», он спас французского миссионера Лавуазье или Левиазье и позднее был назван Кавалером Французского Легиона Чести за это спасение. Его сестра рассказывала, как возвращаясь после это вылазки, Булатович был атакован и ранен китайским мальчиком, который прыгнул на него с дерева, и он в ответ, защищаясь, махнул саблей и срубил часть головы мальчика, был залит его кровью, тогда как мертвый мальчик вцепился в него — ужасный случай, который впоследствии годами преследовал его во сне.
Она также упоминала, что ее брат заразился тифом от миссионера и после выздоровления от этой раны и болезни совершил короткое путешествие в Японию. В послужном списке говорится, что он никогда не оставлял службу по поводу выздоровления от раны и не упоминается об этой поездке в Японию. Просто скачком от спасения миссионера следует переход на четыре месяца позднее, когда он был с другой русской армией в другой части Манчжурии. Очевидно, что его оставили, посчитав практически мертвым. Если он и был в Японии, то без официального разрешения.
Примерно в это время в русскоязычной нью-йоркской газете «Новое русское слово» появилась статья о Булатовиче. Писатель Владимир Маевский утверждал, что знает Булатовича, и подводил итог его жизни в очень негативном свете — говоря, что Булатович женился и оставил эфиопскую принцессу и что все неожиданные повороты в его карьере были вызваны повторяющимися скандалами.
На этом месте объем материалов исследований стал несметным, и после семи лет попыток я все еще не имел проработанного начала романа, который я намеревался написать.
Я был зачарован характером Булатовича. Я хотел разрешить загадку его мотиваций, представить, что могло его привести к таким поворотам и изгибам его жизненной истории: из Санкт-Петебурга в Эфиопию, в Манчжурию, снова в Санкт-Петербург, где он стал монахом, затем в горы Афона, где стал главой «еретиков», потом военный священник на восточном фронте Первой мировой войны, выживание в революцию и гражданскую войну и возвращение в родное имение на Украине только для того, чтобы быть там убитым бандитами.
Что двигало его на эти поступки, которые он совершил? Как я мог представить все эти факты тем способом, при котором они казались бы правдоподобными?
Какое-то время я пытался использовать рассказчика, как мост для помощи современному читателю в рассказе об этой странной персоне и об этих странных событиях. Но добавление перспективы и точки зрения вымышленного рассказчика не воздало бы должного всем этим материалам, которые пришли ко мне, как удивительный подарок. Я хотел быть так близко, как только мог, к фактам, о которых знал. Мне нужна была непосредственность прямого суждения, поэтому я решил использовать всеведущую третью персону (думая о Толстом).
Я также решил разбить историю на три отдельных романа, иначе задача была бы слишком обширна, я мог ее не закончить. (Кстати, в это время Толкиен был в ходу, а трилогии были в большой моде).
Первая книга была сфокусирована на Манчжурии с отступлениями в детство и Эфиопию. События кампании в Манчжурии дали мне главную схему истории и предотвратили от затянутости в развитии характера и психологии.
Конечно, все шло не так гладко. Я получил степень по сравнительной литературе, работал редактором технического журнала, написал юмористическую фантастику, «Ящерица страны Оз» The Lizard of Oz.
Моя
жена и я самостоятельно опубликовали «Ящерицу» и уже имели двух детей, а история
Булатовича продолжалась медленно — очень медленно. К этому времени я сомневался,
что когда-либо закончу первую книгу.
Потом,
когда оригинальный след истории и все основные исследования неожиданно попали
в мои руки, время для написания книги пришло ко мне также неожиданно. Когда
Барбара и я вернулись из деловой поездки в Лос-Анжелес,
в Бостоне разразился ураган 1978 года. Мы едва добрались домой — бросив автомобиль
за квартал от дома — и не могли вернуть наших детей, которые были на попечении
родителей Барбары. Правительство объявило о чрезвычайном положении, запретив
передвижение вообще. В течение двух недель я не мог ходить на работу, дети
отсутствовали, и мы не знали день ото дня, когда отменят чрезвычайное положение.
В это время я написал две трети книги «Имя героя». И толчок, полученный в
это время, продолжался еще и в последующие недели, так что книга вскоре была
закончена.
Конечно,
задача написать роман намного проще, чем попытка продать его в условиях нынешнего
рынка. Но в очередной раз планеты сошлись в правильном сочетании. Через год
после того, как был закончен первый черновой вариант, я пошел работать в Digital Equipment. Там я встретил Эшли
Грейсона, продавца компьютеров, который побочно
работал как литературный агент. Он был на Западном Побережье и до этого продавал
только научную фантастику. Но он стал энтузиастом этой книги.
Эшли привлек к ней внимание Дженис Галлахер, издателя Тарчер в Лос-Анжелесе, которое было затем слилось с Хоугтон Миффлин. Тарчер никогда не делала беллетристику, но Дженис возглавила это дело, и в 1981 году «Имя героя» (The Name of Hero) была опубликована, с выразительной твердой обложкой.
Между тем, я начал работу над продолжением — «Имя человека». Третьим романом должен был быть «Имя Бога» (Эта идея с названиями происходит из замечаний Роберта Пенна Уоррена, который вел класс креативного писательства в Йеле. Обсуждая «Человека, который хотел быть королем» Киплинга, он заметил: «чтобы стать Богом, сначала вы должны стать человеком.»)
Хотя книга «Имя героя» была вполне хороша для первого романа, она не оправдала оптимистических ожиданий издателя (книга с твердой обложкой была напечатана тиражом 25000 экз.) Постепенно она, как многие другие, выпала из печати в забвение, и все права вернулись ко мне.
Теперь, спустя четырнадцать лет после издания книги «Имя героя», у меня уже четверо детей, я все еще работаю на Digital, и все еще пишу оставшуюся часть истории Булатовича.
Новые материалы исследования продолжают приходить ко мне, даже когда я не ищу их активно. Профессор Кацнельсон умер в 1981 году, в год издания «Героя». Но спустя пару лет Институт исследований Востока наконец опубликовал книгу о третьем и четвертом путешествии Булатовича в Эфиопию в 1899 и 1911 году. Этот том содержит архивные материалы, которые Кацнельсон собрал и отредактировал.
Примерно
в то же время Том Дикстра, дипломник русской православной
теологической академии, нашел копию «Героя» в библиотеке и пришел ко мне,
попросив помощи в исследованиях этих тезисов по «ереси». Я поделился с ним
всеми материалами, которые я собрал, и он дал мне копии многочисленных статей,
собрать которые было невозможной задачей для меня 15-20 лет назад.
Колледж
Вестельян вошел со мной в контакт и попросил рассказать об
«Имени героя». Готовясь к этому рассказу, я погрузился снова в эту историю,
в которую однажды я так магически вступил и в которой я все еще не дошел до
конца.
Профессор истории Мичиганского государственного университета просил меня перевести две книги Булатовича по его исследованиям Эфиопии, поскольку они имеют историческое и научное значение. Я сделал этот перевод, и эти книги теперь доступны он-лайн Web site (From Enttoto to the River Omo and With the Armies of Menelik II), а также на дискете от Amazon.com entitled Ethiopia Through Russian Eyes. Africa World Press/Red Sea Press планирует выпустить печатное издание этой книги (обе в твердой обложке и суперобложке) в 2000 году.
Теперь, после драматических изменений в Советском Союзе, этнические и религиозные различия старой царской России стали снова значимыми и важными для понимания того, что происходит теперь. Поток истории изменился, и то, что было когда-то скрытым подводным течением, сейчас стало главным потоком.
